| Шуша | Дата: Пятница, 06.11.2015, 08:18 | Сообщение # 2
|
 Цербер
Группа: Администраторы
Сообщений: 369
Награды: 16
Статус: Offline
| Когда Занзас был в колыбели, он точно помнил, что ему снились сны. Хотя на самом деле это трудно было назвать снами. Скорее какие-то тяжелые, давящие галлюцинации на грани бреда и реальности, которые хочется немедленно стряхнуть с себя, подскочить на кровати, тяжело дыша и облегченно думая: хвала небесам, это был сон! Только вот незадача, двинуться невозможно было чисто физически, а ведь остатки разума пытались привести едва успевшее осознать, что случилось тело в чувство и избавиться от кошмара. Тем не менее, все это имело успех не больший, чем попытки жучка, застывшего в смоле, выбраться на свободу, и мучения лишь усугублялись. Приходилось довольствоваться короткими паузами в виде забытья, которые вскоре снова сменялись тягостными видениями.
Иногда перед мысленным взором плыли обрывки варийской жизни, задания, миссии, победы, и Занзасу вроде бы даже иногда казалось, что он ощущает какие-то воспоминания о чувствах триумфа или наоборот гнева от поражения. Бывало, что его перебрасывало в далекое прошлое, во времена, когда Занзас еще жил с матерью среди сплошной нищеты и разрухи, едва сводя концы с концами, и от всей своей детской души ненавидя эту заранее незадавшуюся жизнь. Здесь уже хотелось скривиться от отвращения, и скорее перемотать картинку, но «кинопленка» была неумолима. Самым частым видением была вновь и вновь прокручивающаяся перед глазами битва со стариком. Словно в замедленном темпе парень раз за разом наблюдал свое поражение, видел крушение всех планов и надежд, будто со стороны наблюдал вновь и вновь, как замирает на месте ледяным изваянием волей одного небрежного жеста ублюдка Девятого. Рассудок пытался выйти из анабиоза, пробудить былую ярость, высвободиться и взять реванш, или на худой конец раскачаться и разбиться вместе с ненавистной глыбой об бетонный пол на тысячи осколков, чем вести такое жалкое вынужденное состояние. Но что могут поделать подавляемые остатки воли против уникальной техники прорыва. Занзас продолжал вести свое странное существование, изредка разбавляемое заторможенными отзвуками эмоций, сам не зная, жив ли он или мертв, где сон, а где видения граничат с явью.
Разобраться в этом было особенно трудно, когда его посещала, пожалуй, самая нечастая и самая странная, и, Занзас бы даже не побоялся этого слово, желанная галлюцинация из всех. Иногда, крайне редко, к глыбе, как паломник к святыне, приходил Скуало. В том, что это был Суперби, можно было не сомневаться, Занзас просто знал, и все тут. Измученный, болезненно похудевший и издерганный до предела, он медленно усаживался на пол, прижимаясь к льдине спиной, будто совсем не обращая внимания на обжигающий холод, пробиравший до костей через тонкую ткань рубашки. Скуало что-то говорил, слегка запрокинув голову, Занзас мог понять это по шевелящимся губам боевого капитана. Горячо ли ругался, кляня всех уродов, которые довели их до такой жизни, или же размеренно, превозмогая усталость, расписывал тяготы существования, Занзасу не дано было этого знать. Может, акула бормотал что-то жизнеутверждающее, успокаивая то ли узника ледяной темницы, то ли себя самого, от него всякого можно было ожидать.
И нет, это все как раз не было удивительным, скорее очень ожидаемо, в духе Суперби. Странным было другое. Позднее Занзас бы мог поклясться, что видел на лице Скуало слезы, когда он молча прикрывал глаза, замирая в одной позе, а соленые капли текли по щекам, оставляя за собой влажные борозды. Без истерик, без криков, просто рвано вздрагивающие плечи и эти чертовы нереальные слезы, кажущиеся одновременно совершенно не имеющими место быть, и в тоже время самым реальным, что может только связывать с внешним миром. Будто они даже могли бы растопить лед, если бы невзначай попали на него. И Занзас практически чувствовал жжение во всем теле, чтобы сорваться с места и стереть эти неуместные слезы, потому что не может его несгибаемый капитан плакать, просто не может, но все оставалось по-прежнему. Разумом завладевало забвение, дни текли как прежде.
Позже, уже освободившись ото льда, даже миновав Конфликт Колец, Занзас внезапно вернулся к этим воспоминаниям, назойливо крутившимися в мозгу. Выходило, что все-таки Скуало действительно приходил к нему, ведь мужчина помнил (или это снова было плодом воображения ?), что раз за разом мечник менялся, взрослел, а не виделся ему четырнадцатилетним, каким он запомнил его в последний раз. А главным индикатором были постепенно отраставшие волосы, знак его идиотской клятвы, которую Скуало все еще намеривался хранить. Получается, все было наяву? В том числе и не дающие покоя слезы? Занзас не собирался ломать себе голову этим вопросом слишком долго.
- Скажи, когда ты последний раз плакал? – вопрос прозвучал как бы невзначай, но Занзас вперился в любовника внимательным взглядом, кожей чувствуя, как атмосфера в спальне резко меняется.
- Вроой,- растерянно протянуло Скуало, закусив губу, сосредоточенно глядя куда в стену, - в детстве, кажется, когда с велосипеда навернулся и руку сломал, давно было. К чему такие вопросы?
- Посмотри на меня, - Занзас повернул Скуало к себе лицом за подбородок. Суперби мог врать кому угодно, но только не ему. Занзас знал его как облупленного, мог бы предугадать каждую реакцию, каждый шаг. То ли он сам растворился в Скуало, то ли мечник давно тек по его венам вместе с кровью, но сейчас он буквально читал в неспокойных серых глазах как открытую книгу историю о том, что вынес мечник за восемь лет колыбели. Все эти издевательства, неуважение, нечеловеческие усилия, чтобы сохранить Варию, нервные срывы и упрямо сжатые губы с одной мыслью: не сломаюсь, не сдамся. Мучительное ожидание, неподъемный груз на плечах, работа на износ – горько-правдивая летопись, написанная уже никогда не сотрущимися, но кое-где смазанными чернилами. Слезы от изнеможения, от осознания, что больше так не можешь – подтеки на страницах, которые стараешься перелистнуть как можно скорее, и не вспоминать об этом.
Занзас провел большим пальцем по щеке мечника, словно стирая слезы, которые катились по ней когда-то давно. Еще одно напоминание о том, как много он упустил и не успел, но сейчас это было не так важно. Скуало непонимающе моргнул, но через секунду лишь ближе прижался к Занзасу, с тяжелым вздохом, как всегда поняв все без слов.
«Интересно, акулы в море тоже плачут? Только этого никто не видит, потому что слезы смешиваются с водой, и она просто становится чуть более соленой». Что же, его акула может быть уверенной в том, что он сохранит эту тайну не хуже воды, потому что они уже едины как океанский хищник и сама стихия, так много пройдя рядом и ради друг друга. А слезы, слезы – это подтверждение того, что акула может жить, страдать, бороться, а главное любить и знать, что все еще впереди.
|
| |
| |
