|
Птицы~КлубокНиток
|
|
| КлубокНиток | Дата: Суббота, 23.01.2016, 14:00 | Сообщение # 1
|
 Подполковник
Группа: Модератор
Сообщений: 138
Награды: 24
Статус: Offline
| Название: Птицы 
Автор: КлубокНиток
Пэйринг: Занзас/Скуало
Рейтинг: R
Жанры: Драма, Мистика, ER (Established Relationship)
Предупреждения: OOC, Насилие, Нецензурная лексика, ОМП
Размер: Мини
Статус: Закончен
Описание: Подобны тем птицам, падаем, теряя окровавленные перья, без надежды вновь взмыть вверх. Мы умираем...
Посвящение: Т0м0сbкЕ
Обсуждение
|
| |
| |
| Шуша | Дата: Суббота, 23.01.2016, 14:02 | Сообщение # 2
|
 Цербер
Группа: Администраторы
Сообщений: 369
Награды: 16
Статус: Offline
| Падающие...
Его звали Энрико Лонго. Выходец из крестьянской семьи, он проживал на юго-востоке Италии. Родился спустя несколько лет после окончания революции, в конце пятидесятых годов девятнадцатого века. До самой своей смерти склочный старик был нелюдим: предпочитал жить в глуши, поближе к морю. А его незаконнорожденная дочь вскоре покинула вздорного отца, едва только минуло ей семнадцать. В деревне, недалеко от которой проживал Энрико, ещё долго ходили слухи, будто этот человек продал свои глаза дьяволу, дабы нарисовать прекрасные - и в то же время ужасающие картины.
Их было всего лишь три. Слепой крестьянин трудился почти двадцать лет - творил произведения, достойные того, чтобы впоследствии о них узнал весь мир. "Пожирающий пламя", "Портрет преступника", "Падающие птицы". Едва Энрико закончил последнюю картину, как скончался на крыльце своего дома, сжимая в руках запачканную алой краской кисть. То был великий художник, достойный признания и славы.
Говорят, что его творения прокляты: с них взирают в самую душу глаза умершего Лонго, те самые, что он когда-то продал за бесценный дар. Его картины прошли через многое: их покупали и продавали, теряли и сжигали - а они находились вновь, словно бы нетронутые, укрытые от невзгод времени самой жизнью...
Он смотрит с вызовом, кривя в усмешке длинную нить синеватых губ, слегка сморщившись от боли в повреждённом мечом бедре. А зала уже пуста: нарядная, в ажурных уборах влажных кровавых цветов и ало-ярких соцветий из плоти, она представляет собою поистине шикарно отталкивающее зрелище. Бал смерти - и остался лишь один, последний танец.
- Он придёт, он явится из небытия, - зло усмехается Леонардо, взирая куда-то поверх головы своего противника, - и заберёт тебя с собою. В Ад. Его крылья уже в крови - так почему бы не отведать ещё немного?..
Дико, бешено смотрят два глаза - синева небес и зелень леса. Маньяк смеётся прямо в лицо своему врагу - и погибает быстро, от точного удара острием в горло. Достаточно бредовых разговоров и глупых идиотов - приелось.
Скуало бережно вытирает лезвие меча о край рубашки убитого. Ему плевать на этого подонка, что перед его прибытием вырезал почти всю семью старика Доменико - того самого заказчика, которого следовало бы оставить в живых. Сумасшедший не тронул лишь пятилетнюю девчушку: наверняка просто проглядел. Впрочем, это уже не его заботы.
Мечник смотрит в распахнутые глаза жертвы - и отводит взгляд. Слишком противно: словно взираешь на иссохшего бога Смерти - кажется, в Японии подобных мерзопакостей кличут синигами, - и с удивлением отмечает, что эта мумия загнулась бы и от простого удара в голову. Словно бы собственная смерть так изменила ублюдка...
В небольшой сумке, лежащей под лестницей, лишь две пачки евро и футляр цилиндрической формы. Проверка на наличие - руки довольно быстро расправляются с умелым механизмом, - и взору Скуало предстаёт небольшое полотно - та самая украденная из коллекции картина.
Энрико трудился долго - семь с четвертью лет показались для него бескрайним сном, вышитым из тёмных тонов серого. "Падающие птицы" - завершающий штрих. Белоснежные создания, робкие, невесомые, они кричат, роняя перья, они зовут, умоляют помочь, сберечь почерневшие души - но тёмная глубина моря поглощает их, окровавленных, у подножия той самой скалы, до которой не хватило всего лишь взмаха крыла. Желтовато-знойная, покрытая отблесками пламени заря смеётся, окаянная - и нет спасения. Никому. Никогда.
Одинокие, позабытые, птицы спешат погибнуть - ведь та земля иллюзорна, и нет никого, кто прислушался бы к стонам умирающих. А грязно-синее небо поглощает солнечный свет, впитывает, оставляя лишь боль и страх. Один лишь взмах...
Скуало мотает головой, отгоняя наваждение - причудится же! - и захлопывает футляр, предварительно запихнув туда найденную картину. Пора возвращаться: итак задержался чуть дольше, чем планировал.
****
Странно, но профессор Моретти даже не взглянул на находку: сухо поблагодарил за "содействие в очень важном и нужном деле", отсчитал и передал Варии оставшуюся сумму, затем устало зевнул, вышел под моросивший в эту ночь промозглый нервозный дождь и скрылся в чреве своего "Феррари", возможно, чтобы отпраздновать столь потрясающее событие - если, конечно, оно того стоило.
Скуало сгорает - мучительно медленно, словно в диком голоде кусая за шею, плечи, ногтями впиваясь в одежду, едва ли не разрывая её - скучал, жаждал, желал. Смотрит пьяно - и кричит, срывая голос, наслаждаясь новой дозой любви: трах уместен в любых количествах при затянувшейся сексуальной ломке. Занзас такого же мнения, и плевать, что пол вроде как и холодный, да и стол вообще-то рядом, но можно было и до комнат дойти... Острые клыки ранят губы, царапают покрытую мурашками кожу - а родной запах алкоголя смешивается с чужеродным ароматом дорогих сигар, шлейф которых принёс проныра Моретти. Скуало облокачивается о стену, и в нахлынувшей жаркой агонии так важно не сгореть самому, не потеряться посреди моря... не упасть, обагряя волны кровавыми брызгами... птицы...
Потолок опасно качается, свет теряется в холодных тенях, и Суперби кажется, будто сквозь него проходит чужой пульс: толчками вбивается в податливое тело, алчный, ненастоящий... иной...
"Смотри на меня своею душой. Я буду взирать на тебя, мёртвый, из глубин, куда тебе не добраться: не сумеешь. Я знаю Истину: вы все мертвы. Птицы ослеплены полётом, глупые, и не замечают, как приходит расплата за самоуверенность... очень скоро..."
И кричит - надрывно, громко, словно бы в этом - спасение. Пульс обрывается - и только бездна... Мертвы... А птицы падают, теряя окровавленные перья, погибая, не долетев всего лишь мгновения до вожделенной цели...
- Che cazzo*! Ты меня слышишь, придурок?
Резкая боль - Занзас не скупится на методы лечения. Пощёчина - и Скуало вздрагивает, приходя в себя. Он не спит, нет. Просто ненадолго... кружится голова... Мечник осторожно открывает глаза - и судорожно сглатывает, заглядывая в кровавую бездну родных глаз.
- Босс? - непонимающе произносит Суперби, тяжело дыша.
- Надо же, вернулся. А я уже было решил, что ты счастливо сдох от оргазма, - показушно-равнодушно сообщает Занзас, хватая капитана за руку и помогая встать. - Похоже, рыбине пора отправляться в кроватку, иначе не избежать нам нового трупа.
Всего лишь бред - мимолётный сон. Птицы - и больше ничего. Стоит отдохнуть - и забудется, сотрётся из воспоминаний.
"Его крылья уже в крови - так почему бы не отведать ещё немного?.."
__________
*Che cazzo! - итал. ругат.
|
| |
| |
| Шуша | Дата: Суббота, 23.01.2016, 14:05 | Сообщение # 3
|
|
Цербер
Группа: Администраторы
Сообщений: 369
Награды: 16
Статус: Offline
| Покинутые...
Энрико ненавидел людей. За их самоуверенность, себялюбие, стремление быть выше. Кто они? Подобия, маски, наигранные слепцы. Жизнь не измеряется количеством богатств либо качеством бытия - но разве смертные думают о том? Энрико играл - и жаждал продолжения той игры. Духи тьмы были благосклонны к человеку: забрав у того глаза, они наделили его особым даром: даром заглядывать в душу.
"Пожирающий пламя" была первой его картиной. Умирающий факир, сгорающий посреди звёздного неба - и заглатывающий факел, что пылал ярче солнца. Не те ли люди, что погибают раньше времени, пытаясь взять большее - но остающиеся лишь умирающими звёздами на бесконечном небосклоне?.. Каждый отыщет свой ответ. Покинутые, разбитые, потерянные... Лонго знал, зачем кисть выводит штрихи и линии. Понимал, какие краски обретут на холсте свою жизнь. Верил, что сможет показать - а картина смотрела. Смотрела в людское сознание глазами слепца.
Энрико с удовольствием творил "Портрет преступника". Малолетний ребёнок стоит над телом убитого отца: видна лишь рука погибшего, она лежит у ног мальчишки, который смотрит с некоторой грустью в серо-зелёных глазах. А в детских руках - нож. Вот только преступник ли он? И если да, то - почему? А, может, преступник - это тень, большая, что раскинулась у мальчишки за спиной? Такая не может принадлежать маленькому человеку, это же... но догадки теряются, потому как это - наша вера. Тот, кто посмотрит - увидит нечто своё, необъяснимое. Сокровенное. Порою наши глаза видят совсем иначе, и слепцы бывают гораздо прозорливее зрячих.
Энрико творил не картины - он ткал мир. Взмах кистью - и новое чувство. Струна, что задевает мысли, меняет сознание. Человек сам себя награждает - и карает. От всей своей глупой души...
****
Ему нравится бывать в Генуе: редкую возможность отправиться в этот город он воспринимает как особый подарок. Здесь пролетели пара лет его несносного детства. Здесь пахнет морем - привкус соли на обветренных губах. Вот только морем теперь прошит насквозь: забыть. Словно сон - иллюзия потерянного прошлого. Невесомо. Едва ощутимо. Колко.
А сны снятся - душные, скользкие, они роняют в пропасть - и раздирают на клочки. Проклятые тревоги. Последнюю неделю только всякая херь и снится: горящий закат, горькие крики, пламенная кровь. На простыне, на подушке, на занавесках... И Занзас лежит под ногами, и лицо его - алая маска... не верить. Но хочется жить - а дышать невозможно.
Хватит! Стоит забыться. Скуало с интересом смотрит вниз - и кажется, будто время в этом городе едва ли ощутило свой полет: застыло на несколько десятков лет. Осталось там, за гранью иного бытия.
Капитан сразу же замечает, едва его уединение прерывают, но не спешит обернуться. Занзас вчера устал: наорал, поебал и, недовольный, улегся спать. Любопытно: что изменилось за ночь?
- Может, уже наконец-то расскажешь, что случилось? Или так и будешь юлить и убегать?
Тишина хрупка. Молчать нет смысла, но и ответ... Мечник не знает, как объяснить. А эта ситуация едва ли не раздражает. Дико хочется в горы. Да-да, подальше. От моря, от гнилой суеты... от ублюдка босса...
- О чем тебе поведать?
Резко разворачивается, словно бы обиженный, и слова выходят рваные, давящие:
- Рассказать? А с чего вдруг озаботился обо мне, а, босс? О, с хера ли вообще тебе что-либо рассказывать? Разве твоему сраному величеству есть до меня хоть какое-то дело? Ах, да: секс! Но я же тебе даю? Даю! Вот и отъебись!
Скуало понимает, что сглупил, когда рука вездесущего босса сжимается на его горле, и кислорода начинает катастрофически не хватать. Ногтями впивается в смуглую кожу, не отрывая взгляда от огненных глаз, задыхаясь от боли - и ненависти. К себе. К Генуе. К жизни. А ещё немного - и хрустнут шейные позвонки, и тогда птица упадет к ногам своего убийцы, открытыми глазами взирая на пылающее небо. Ошметки перьев заберут с собою волны, укроют пеленою воды, омоют кровь с глубоких ран. Станет легче - и только покой...
Кьярелли смотрит в серые глаза своего мечника - обречённость сквозит во взгляде, жестах, так, что хочется башкой о стол - и никаких проблем. Чтобы вернулся тот. Другой. Словно бы эту гребаную неделю назад его Акулу подменили - стерли, оставив некое подобие...
- Stronzo, - бросает Занзас, отпуская, покидая балкон, оставляя Скуало жадно глотать воздух и проклинать свою несдержанность.
Это неправильно: кружить над волнами, теряя силы, надеясь вновь вернуться на ту самую высоту... А боссу все равно не понять: он не видит, как бьются волны, как, погибая, падают мёртвые птицы в бескрайнюю темноту ледяной воды...
****
Это красиво: алые брызги, кровоточащие рубцы, крики проклятий, слёзы... Бой невозможно описать словами: это - стихия, а стихия не поддаётся простому пониманию сквозь фразы и жесты. Иначе: иначе чувствовать, осознавать - ярче, резче, правдивей - и откликаться на пульс в собственном теле, жить в унисон с ним... и сгорать. Без остатка, повинуясь желаниям, мимолётным наплывам. Оно настигнет - подобно порыву ветра - и уже никогда не стать иным.
Он убивает. Без сентиментальных слёз, без сожалений, без боли. Он не мнит себя Богом - но волею случая берёт на себя эту ношу, становясь всего лишь тенью.
Мертвы... Скуало пинает ногою отрубленную голову, скалясь, грудью вдыхая затхлый унылый воздух этого огромного дома, что стоит у самого берега. Генуя... так сладко, так душно. Он поднимает голову - и замирает.
"Я выкрал ваши секреты - стал незримым палачом, свидетелем крушения ваших надежд. Бойтесь данайцев, дары приносящих*, но не отказывайтесь от врагов, что кричат вам правду в лицо. Ведь кто еще поведает, что ваши души - пустые тени?.."
Чайка смотрит пристально, осуждающе. Сидит у разбитого витражного соцветия - прямо на осколках, глупая! - и белое оперение подёрнуто кровавыми каплями. В её глазах - боль. Птицы погибают, падая с небес, они разбиваются, мёртвые, забытые, покинутые... О них не вспомнят. О стали не жалеют - ею убивают. Приходит время - после меняют. Так и будет. От стали останется лишь воспоминание. Меч - это просто очередная реалистичная иллюзия, что вскоре утонет - пойдет ко дну. Не останется никого. Ничего. Лишь море. Алое от крови море... и мёртвые птицы...
- Почему?..
Это же игра воображения, ничего необычного, но так... неправильно... страшно?.. Глупость - но упрямый мозг не хочет отказываться от новой роли. Скуало падает на колени, крича, ладонями закрывая уши - не слышать, не думать! Они зовут, они плачут, они... Демон здесь, рядом, глядит - и цинично разбивает, медленно, неотвратимо...
Мечника резко поднимают - хватают за плечи, трясут - но становится лишь больнее. Удар - и вновь холодная гладь пола. Больно... И голос - хриплый, надрывный - как лезвием распарывает лёгкие. Утонуть...
- Почему они падают, Занзас? Их крылья в крови... Они... мертвы, да? Разбиваются, становятся лишь бездушными кусками мяса. Мы тоже умираем... чувствуешь?.. Мы умрём... скоро... Почему? Почему, мать твою?.. Почему?..
- Ты слышишь меня, придурок? Скуало, сука, ты слышишь меня? Мы живы, смотри! Ты, я - мы здесь, на этом грёбаном свете... Очнись уже, придурок! Скуало!..
Слёзы. Сон не может длиться вечность.
- Забытые... мы умрём... давай сбежим, босс? Сбежим от этой хуеты...
Меч лежит рядом: хрупкая надежда на счастье. Пока не разбились...
Один лишь взмах.
____________
*Timeo Danaos et dona ferentes. - Боюсь данайцев и дары приносящих. (латин. поговорка)
|
| |
| |
| Шуша | Дата: Суббота, 23.01.2016, 14:07 | Сообщение # 4
|
|
Цербер
Группа: Администраторы
Сообщений: 369
Награды: 16
Статус: Offline
| Проклятые...
Словно какое падение... Но нет, он не безумен, и все эти видения - лишь глупые иллюзии, бред, туманный бред, и надо бы остановиться, подняться, перестать смотреть на мир глазами сбрендившего художника! - но те мысли перекрываются другими, несвоевременными, мелочными, сумбурными. Смотрит в окно - давно уже рассвет, но в комнате сумрачно и прохладно.
Третий день вынужденного заключения. Он слышал: Луссурия бормотал что-то о том, что он, Скуало, едва не прирезал босса. Но это все - вранье, и Занзас жив, жив, он видел! Но почему тогда дверь заперта, окно прикрыто плотными шторами, а притащенное откуда-то с закромов особняка кресло теперь занимает Бельфегор? Мечник хмурится, чувствуя пристальный изучающий взгляд на своей персоне. Поворачивается - и вновь начинается игра в гляделки. Скуало сидит неподвижно, поджав под себя ноги, и ему кажется, что вскоре он сорвется - и закричит. Заорет на этих придурков так, чтобы поняли: он - нормален! А те видения - это же иллюзия! Птиц нет! Нет этих гребаных дохлых куриц, что летят к зачухленному острову! И все же они подыхают. Так же, как подыхают и люди...
- Шиши, капитан, а вы тронулись башкой! - неожиданно разрезает вязкую тишину звонкий голос Бельфегора. - Когда же успели, а? Впрочем, вы и раньше особо-то разумом не блистали...
- Врааай, заткнись! Я сумасшедший не больше, чем ты, придурок!
- Но, в отличии от вас, я не нападал на босса! - хихикает эта мерзость. - Кстати, не далее как вчера он обещал засадить вас в психушку. Как думаете, за какие заслуги?
Разговор бесполезен, впрочем, как и любые высказанные фразы. Не оставляют следа - просто вереница безвкусных отговорок. Заблудиться в реальности... Скуало уже и не помнит, как и почему они с Занзасом вернулись с Генуи, что было на той гребаной миссии, не может понять, почему захотел поступить тогда именно так. Как? Убить собственного босса? Чушь. Никогда бы не посмел. Они же смеются над ним, определенно!
Мечник закрывает глаза, прерывая контакт, оставаясь наедине с собственными мыслями, не обращая внимания на то, что рядом сидит человек. Хочется уйти, сбежать, и уже не раз были попытки - но этот настырный умник пресекает любые проявления побега, будто бы просчитывает наперед все действия своего капитана. Исполняет приказ Занзаса? Надо же, какой ответственный и внимательный! А этот говнюк уже дня два не появляется. Забыл? Или делает вид? Все равно. Теперь - плевать.
Не хочется быть проклятой птицей. Не хочется падать в пропасть лишь потому, что безумен. Хочется взлететь. Забыть. Воскреснуть...
****
Профессор Моретти осторожно касается кончиками пальцев прохладного холста. Задумчиво ведет по изгибам мазков, очерчивает контуры пылающей зари... красиво. Сейчас, когда демон нашел очередную жертву, смотреть на картину не столь уж и страшно, хотя... Хотя и без того есть в ней нечто пугающее, необъяснимое, такое, что хочется закрыть глаза - и более не видеть никогда. Леонардо был прав: ее следовало уничтожить еще тогда, а теперь слишком поздно. Просто не поднимется рука, хотя и забрал этот проклятый мастер - а, может, демон? - десятки, сотни различных - чистых и непорочных, грязных и порочных, но все-таки человеческих душ.
На столе - чисто, ни единой пылинки, и лишь этот холст - до безумия странный, въедающийся в память - заставляет Моретти покрываться испариной. Важно лишь это - остальное мишура. Продать сей ужасающий шедевр тому придурку, кто назвался потомком Энрико, и забыть. Деньги имеют вес, а разве важно еще что-то в этом странном гниющем мире?
Он резко вздрагивает, услышав крики, доносящиеся из коридора. Улавливает краем уха знакомый голос - и закрывает лицо руками. Главное - терпение. Остальное переживет. Вскоре все закончится, прояснится, и жизнь станет такой же, как и была до...
Дверь распахивается настежь, с размаху ударяясь о стену. Так и знал. Впрочем, прошлого уже не изменить... а стоит ли?
****
Скуало склоняется над распростертой тушкой Бельфегора. Дышит. Пожалуй, не стоило бить слишком сильно - вон, и кровью испачкал пол. Но иначе было нельзя, он прекрасно это понимает, иначе было не выбраться. Этот умник отвлекся всего на мгновение - но достаточно, чтобы нанести удар. Словно машина какая - без чувств, без эмоций, одни лишь только действия. Тихо и спокойно: времени еще предостаточно. Следовало бы дождаться Занзаса и потребовать объяснений. Но зачем? Что это прояснит? Очередной отказ, недовольство, и снова - клетка из четырех стен? А ведь нисколько не безумен, нет! Им всем показалось, он ведь совершенно нормальный - настолько, насколько был неделю, месяц, год назад!
Быстро связывает руки вынужденного тюремщика полосками простыни, которую раздирает сразу же, зубами. Он не посмеет упасть. Он долетит до берега.
****
Ему не страшно - просто неприятно. А еще неудобно дышать: пальцы сдавливают горло, перекрывая доступ кислорода, и хочется заставить этого сумасшедшего ослабить хватку, но дуло пистолета у лба не позволяет подобных вольностей. И жить до невозможности хочется: пятьдесят - совсем еще не возраст.
- Ты все знал, так отброс? - угрожающе шепчет незваный гость, и по телу мужчины пробегает дрожь.
Конечно, знал. И надеялся, что продаст картину раньше, чем эти демоны заявятся к нему. Не получилось: Фортуна слишком своевольна на данный счет. А жаль: такой утерян шанс. Впрочем, есть же попытка отвертеться?
- Это все проклятье, - тихо выдает профессор, старательно отводя взгляд. - Говорят, душа проклятого мастера взирает с полотен его картин, и лишь сильные духом могут смотреть на нее, не боясь быть пойманными в ловушку. Ваш подчиненный сделал все правильно: проверил наличие холста - и это погубило его душу. Не сказка, нет, а настоящее. Реальность...
- Мне срать на твои слова! - рычит Занзас. - Что надо сделать, чтобы избавиться от этой дряни?
- Его не излечить, - неохотно отвечает мужчина. - Тогда я... я попросил убить Леонардо, но не потому, что выкрал ее и... Я знал, что он отравлен. Мой сын был отравлен этой картиной, а ведь его больше не вернуть. Их никак не вернуть, никак: они все в скорости умрут, погибнут, роняя перья...
На мгновение замолкает. В карих глазах - беспокойство, мольба. Что дальше? Какая участь ожидает?
- Ну ты и ублюдок: ради этой тряпки убивать собственного сына... мразь! - шипит Кьярелли, стискивая рубашку на груди профессора, явно вспоминая нечто свое, сокровенное. - Но сейчас меня этот вопрос волнует меньше всего. Как мне вернуть капитана, вобла безмозглая?
- Если он сильный душою - вернется. Иначе - умрет, как и многие до него. Они все рвутся к берегу, не понимая, что погибнут раньше. А ведь ваш мечник уже наверняка стремится вниз...
****
Возможно, это всего лишь бред, и ничего страшного за время его отсутствия не случилось. Возможно, всего лишь показалось, что за окном его комнаты промелькнул силуэт несносного капитана: Бельфегор обещал не спускать с этого придурка глаз. Возможно, слова теперь уже покойного профессора - просто фальшь, и никакого проклятия и в природе не существует. Возможно... Но сердце бьется, словно в агонии, и кажется, будто ступеней в этом особняке - хуева туча, и невозможно добраться наверх. Сдохнет? Еще посмотрим! Впрочем, дедуля уже проиграл: его догорающие останки наверняка обнаружат совсем уже скоро.
Он слышит грохот в своей спальне, едва преодолевая последнюю ступень - и рывком бросается к двери. Что еще происходит в этом долбаном мире? Что ведет его дальше, в смрадные серости дней, не давая упасть? Интуиция? Желание? Страх - а умеет ли бояться, на самом-то деле?
Резко распахивает дверь - та с грохотом бьет о стену. Пульсом в груди - дробно и часто, жарко. Невыносимо.
- Скуало?
Тот стоит на подоконнике: окно распахнуто, и в свете луны мечник так походит на призрака - ожившую куклу. Мечник медленно оборачивается - но словно смотрит сквозь него, куда-то вдаль. Безумие?..
- Эй, Скуало, - голос хриплый, дрожащий, - я понимаю, что с башкой у тебя совсем нелады, но давай разберемся вместе с этой херовой проблемой? Это была всего лишь картина, мать его! Всего лишь картина. Нет никаких птиц, слышишь? Это все иллюзия... спускайся.
- Не бойся, - едва слышно отвечает он. - Я не упаду...
Всего лишь шаг...
|
| |
| |
| Шуша | Дата: Суббота, 23.01.2016, 14:08 | Сообщение # 5
|
|
Цербер
Группа: Администраторы
Сообщений: 369
Награды: 16
Статус: Offline
| Погибшие
"И что же теперь? Что я... чувствую? Боль?.. Она прошла. Страх? Как глупо... Уже разбился - к чему сожаления?.."
- Пульс не прощупывается... давление... критическое... умирает... невозможно...
"Птицы погибли. Сколько их было? Сотни? Тысячи? Сгорели в огне рассвета. Я тоже... сгорел? Занзас... Что ты значишь для меня, херов босс? Есть ли смысл продолжать жить, когда момент упущен? Стремиться - к чему? К тебе, такому родному, такому властному... своему? Вряд ли. Тебе же не нужна птица с обгоревшими крыльями. У тебя будут иные: белоснежные, стремительные. Живые. Давай уже разойдемся: давно пора..."
Окровавленное тело на измятой простыни. Удивительные глаза: бездна, где затерялись чьи-то вязкие темные тени. Смотрят в никуда, потухшие искры уходящей души.
- Не смей, сука! Мразь, чтобы ты горел в аду, слышишь, не смей! Только попробуй сдохнуть - здесь же спалю к чертям собачьим! Урою, шлюха!
Дарование художника: алые всполохи на белоснежном полу, красные мазки на изломанном теле. Старательный мастер приложил руку к подобному творению: ничего лишнего - от черточки до черточки, от линии к линии. Смерть очаровательна, даже когда страшна.
"Скажи, я тебе еще нужен, а, Занзас?.."
****
Здесь тихо. Свежий морозный воздух колет легкие, целует губы, ласкает неприкрытую кожу. Редкие одинокие деревья стоят, завернувшись в рваные покрывала снега, и с тоскою взирают на землю. Там, укрытые от невзгод земного мира, спят люди. Их сон - вечен, их дыхание - прошлое, их лик - забвение. Истории - книги ушедших лет. Покой и печаль опутали, обвили надгробия, опоясали ограждения. Здесь не найдется тепла либо радости - лишь тихая грусть. На века.
Две свежие белые лилии на невзрачный холмик. Алые глаза смотрят равнодушно, не задерживаясь на чарующей вязи букв: имени погибшего прошлым летом человека. Довольно просто это все. Глупо.
- Пожалуй, мы с тобой слишком похожи, - произносит человек в пустоту. - Только вот сраной картиной меня не напугаешь. А ты лежи: я все равно его убил, о чем теперь сожалеть?
Усмехается, тыкая носом ботинка в закоченелый холмик - и уходит прочь. В иную жизнь.
В машине, припаркованной у самого кладбища, не в пример теплее и живее, чем в мире, полном мертвецов. Кьярелли захлопывает дверь, садясь на место водителя: очередного вчера отправил в больничное крыло. Самолично, за глупую самоуверенную фразу о правах человека. Отбросы не имеют прав, вот только как им это втолковать?
- Занзас?..
Скуало приоткрывает глаза: уснул, пока глупый босс наведывался к одному сумасшедшему жмурику. Моргает, прогоняя набежавшие сновидения, а после смотрит пристально, словно бы пытаясь уловить нечто важное - и отворачивается, переводя взгляд на зарисованное морозными лапами окно.
- Чего нахохлился? - недовольно спрашивает босс. - Если тебя что не устраивает - можешь валить, скидок больше не сделаю.
Заводит машину, в зеркало наблюдая за неугомонной Акулой. Чего еще придумает эта разлюбезная заноза? Опять будет плести несуразную чушь о своей никчемности? Проходили уже - наизусть декламировать можно. Пускай и виноват сам - так что теперь, весь свет дрожать заставлять? Придурок сумасшедший. Дебил обдолбанный.
- Занзас... спасибо, - слова произносятся с трудом, но Скуало заставляет себя пойти до конца. - Возможно, не будь тебя, я бы уже давно сдох...
- Рад, что до тебя это, наконец, дошло.
- И еще... не отдавай место хранителя Дождя никому. Слышал? Я вернусь. Очень скоро вернусь.
- Да слышал уже. А теперь заткнись: задрал уже.
Скуало верит, что вскоре все пойдет иначе. Он обязательно встанет на ноги: и не из такого дерьма выползал. Главное, что теперь нет больше никаких птиц. Нет больше призрачного острова: очередная бредовая сказка. И нет больше никакого демона: исчез. Канул в небытие. И так - правильно.
Маленькая девочка сидит на коленях у полыхающего камина. В детских руках - старый дивный холст. В затуманенных глазах - неприкрытая боль. "Почему они падают, мамочка? Почему?.."
|
| |
| |
