| Безликий | Дата: Суббота, 09.04.2016, 17:23 | Сообщение # 2
|
 Прокуратор
Группа: Администраторы
Сообщений: 1325
Награды: 19
Статус: Offline
| Занзас никогда не лгал себе. Не приобрел подобной привычки за прошедшие годы, проведенные вне ледяных оков и туманных полуснов-полувидений. Поэтому с легкостью принял мысль, которая ясным текстом гласила: босс всея Варии - извращенец гребаный, гормоны которого срать хотели на покой родного тела, возвещая о своем присутствии порою совсем не к месту и даже не ко времени, заставая то в особняке Девятого, то на какой-либо дерьмовой конференции. И обжалованию этот диагноз, увы, уже не подлежал. Впрочем, возможно, оное было даже и к лучшему.
То, что его тянет к белобрысому орущему придурку, Занзас заметил еще после Битвы Колец. Тогда же обнаружился и один хронический заскок, с которым бороться уже не было ни сил, ни желания. Просто стоял и, словно наркоман, почуявший дозу, наблюдал за Скуало, который, матерясь и проклиная сопливых малолеток Вонголы, перебинтовывал себе едва затянувшийся на животе рубец. Отчего-то именно в эти мгновения Занзас почувствовал неконтролируемое желание коснуться, попробовать губами, ощутить прикосновение к безобразной ране, а после... Фантазии были настолько пошлыми и откровенными, что парню оставалось только рыкнуть на несостоявшуюся жертву стихийного разврата ("Давай, отброс, греби отсюда, пока хребет не сломал!") и скрыться в свой комнате, дабы удовлетворить несвоевременную похоть подручными средствами.
Настырный придурок огреб после, спустя около трех-четырех месяцев после произошедшего, когда явился в особняк с очередной миссии мокрый, злой и со шрамищем в полспины. Тогда-то терпению босса и пришел конец, а бдительные варийцы (в особенности - вездесущий Луссурия) узнали, что их бравый капитан до этого времени и не орал-то вовсе - так, забавлялся, - а всемогущий босс действительно может абсолютно все, и даже сверх того... В общем, довольны были практически все. Кроме, пожалуй, Леви-А-Тана, но того в расчет можно было и вовсе не брать. Так что все было сравнительно хорошо. Да и Скуало с того времени частенько задерживался в апартаментах Занзаса дольше обычного.
Жизнь тянулась своим чередом.
Последние дни уходящего лета в Палермо не принесли с собою ничего, кроме, разве что, головной боли и желания прибить этих заносчивых хитрожопых придурков Морияди, которые будто назло откладывали и откладывали переговоры, ссылаясь на собственные непредвиденные обстоятельства, которые и поставили всех в донельзя неловкое положение. Конечно, они приносили свои извинения, просили подождать... Пожалуй, если бы не Скуало, что все время ошивался рядом со своим боссом, Занзас бы враз завалил этих недоношенных полудурков, которые словно бы водили их за нос, издеваясь и подхихикивая за спиною варийцев.
Устал. Эта мысль приходит в голову Кьярелли, когда они со Скуало сидят на парапете гостиницы. Просто так, никого не поджидая, не выполняя чьих-либо дерьмовых указаний. На часах - без пятнадцати полночь, в мозгах - полный кавардак, а у суки Акулы - небрежно перебинтованное запястье, которое тот старательно прячет от жадных глаз босса.
Они сидят в относительной тишине. Отдыхают, мать его! Сейчас бы напиться, потрахаться и лечь спать, но настырный неугомонный мечник затащил его сюда, чтобы... поглазеть на звезды? О, да, зашибись ночка! А взгляд, не отрываясь, скользит по перевязанной конечности, и в горле пересыхает, а накатившее возбуждение не дает здраво мыслить, осознавать... Романтика, блядь...
- Занзас! - пихает его в бок капитан, и тот на мгновение отвлекается. - А тут классно, и ночь такая... красивая. Звезды... Смотри, какие охрененные! Я даже не думал, что такие бывают, вот ведь... И цикады трещат, слышишь? Говорят, они так самок привлекают...
О, да! Привлекают самочек, особенно одну, такую орущую, белобрысую и с членом в штанах!
- Это не цикады, - ухмыляется босс, прижимаясь ближе, не отрывая взгляда от травмированной правой руки Скуало, - это молния на моих брюках. Нравится звук? Так послушай, я не тороплю...
- Врааай, да сколько можно? Ты понимаешь, что мы здесь не трахаться собрались? Ты понимаешь, что мне завтра силы понадобятся? Да ты можешь себе представить, как я...
Занзас не любит долгих нудных разговоров. Его не привлекают ни звезды, ни гребаные цикады, ни застоявшаяся романтика протухшего насквозь мира. Он вновь пресекает черту - и Скуало, осекшись, с замиранием сердца следит за тем, как босс, склонившись над его рукой, зубами раздирает хрупкую ткань бинта, прикусывая кожу, на которой после явно останутся синяки, проводит горячим языком по еще не зажившему порезу. Легкая дрожь пробегает по телу - и капитан, прикрыв глаза, искусственными пальцами хватает Занзаса за волосы, вздрагивая, проклиная себя за подобное падение - повторение давно проигранного сюжета.
Действительно, особенная ночь. Горячая, страстная, необузданная - и Скуало стонет, когда ощущает привкус своей крови на губах: босс целует ненасытно, руками залезая под легкую ткань, сводя с ума - и безумно хочется продолжение, такое, чтобы разорвало напрочь эти прочные цепи - душат, с ненавистью сжимаясь на горле вечной удавкой, из которой, кажется, и выход-то один - смерть.
Засосы на шее - куртку, рубашку буквально сдирают с тела, - засосы на груди, на животе - алые маки рассыпали лепестки на теле, окаянные, распустили кровавые бутоны. И секс - это же не просто жадная бездна, это - алкоголь, самый сильный, горький, с привкусом сласти на обветренных губах.
Воля случая, игра судьбы - а тела дрожат в нетерпении, и вскоре ненужные шмотки грудой лежат у ног, и слияние, соитие тел - реальность, данная... небом ли? О, о том не ведают смертные, но если так было угодно - почему бы и не принять правила сей игры? И Занзас входит резко, на выдохе, царапая кожу, украшая ее свежими красными ниточками. А Акула кусает предплечье - грубо, жадно, - и мир наполняется красками - неизведанными, новыми, яркими до рези в глазах, до боли в сердце.
Скуало жмется к боссу, рвано выдыхая, считая собственный пульс - удар, удар, еще удар, - что бьется едва ли не в едином с ними ритме - страсти, жажды любви. Жарко. Пальцы Занзаса ногтями впиваются в обнаженные бедра Акулы, царапая, раня, оставляя новые отметины на светлой коже. После их залижут, словно бы прося прощение за нечаянную боль. После...
Но капитан знает, в чем кроется истинный смысл их порочной связи.
Просто у Занзаса фетиш. На нестриженого мечника с протезированной конечностью и бесконечные шрамы на его теле. А разве фетиш - это почти не любовь?
|
| |
| |
